И песнь моя пройдёт
сквозь все ряды времён,
Как песнь благодарения!
Д.П. Ознобишин
Тёплый кавказский сентябрь… Три месяца пролетели, словно ветер, набросавший в копилку творческой жизни новые стихи, прозу, переводы. Захотелось вдруг домой, в Симбирск и родное поместье Троицкое... Два дня на прощальные визиты, сутки на сборы и – домой! Душа его уже летела в родной край. Возможно, поэтому Ознобишин и не обратил внимания, что кучер пьян. На повороте коляска опрокинулась, барина выбросило из неё, и он ударился боком о камни. Доктор говорил слова утешения. Больной всё понял… Перед ним проходила его жизнь с великими радостями и роковыми ударами. Отчётливо виделись высокие колокольни Симбирска, блестящая глава кафедрального собора, сады, спускавшиеся до самой Волги… Голова кружилась, словно в первом вальсе с Лизонькой… А боль становилась всё сильнее… Картинки жизни менялись и менялись. Он увидел красивое, но искажённое страданиями лицо второй жены – Терезы… Вот его последнее стихотворение:
Наш Кисловодск
как раз услужит,
Заманит изобильем вод,
Нарзана газами задушит
И экипажем вас убьёт.
Чернила ещё не высохли, а сердце уже не билось. Это случилось второго сентября 1877 года. В «Московских ведомостях» от 14 сентября 1877 года князь Баюшев в некрологе в память о поэте сообщил, что тело Д.П. Ознобишина перевезено в родовое имение поэта. Его последний путь до боли схож с прощальной дорогой А.С. Пушкина…
Корни
Отец поэта, Пётр Никанорович Ознобишин, директор Астраханского коммерческого банка, семьёй обзавёлся в Астрахани, страстно влюбившись в смуглую дочь грека-эмигранта Варваци. Венчание Петра и Александры проходило в фамильной церкви Варваци – Тихвинской Божией Матери, затем молодожёны переехали в Троицкое. Зимой супруги гостили в Астрахани. Здесь, на базаре, их пятилетний сын Митя впервые увидел «азиятов». Их книги, написанные кружевной вязью, захватили воображение мальчика. Дед Варваци пробудил в нём интерес к изучению восточных языков и любовь к Востоку. В Троицком, кроме учителя французского языка барона А.К. Боде, был нанят мулла, чтобы учить мальчика восточным языкам.
Дети Ознобишины любили гостить у деда в Астрахани. Заветным местом в огромном доме был его рабочий кабинет, где на пушистом персидском ковре стоял большой макет военного корабля Варваци! При всей своей занятости Иван Андреевич находил время и для внуков. Со стен снимались шашки, и бросался жребий, кто будет воевать за Грецию, Турцию и Россию. Дед ставил условие, что игра состоится, если «турком он не будет». И начинался бой. Остановить его могла только няня Денисьевна. Она неслышно «вплывала» в кабинет, вставала на бархатный красный диван, и, размахивая Андреевским флагом, который вынимала из флагштока, кричала грудным голосом: «Победа русского флота! Ура! Славных моряков просят отобедать».
К 1813 году пятеро детей Ознобишиных остались сиротами. После внезапной смерти обоих родителей опеку над внуками взял на себя Иван Андреевич Варваци. Уже в 17 лет Иоаннис Андреас Леонтидис (таково было его греческое имя), храбрый до отчаяния, возглавлял небольшую эскадру греческих повстанцев. К началу русско-турецкой войны (1769–1774) турки объявили на него настоящую охоту: султан назначил за его голову награду в 1000 пиастров. Тогда Иоаннис продал всё своё имущество и купил небольшой военный корабль – двадцатипушечную щебеку, собрал команду и присоединился к русской эскадре Г.А. Спиридова. Знавший все проходы в бухтах и заливах греческих островов, он оказал огромную услугу графу Орлову, командующему флотом, и всей России во время страшного боя между русским и турецким флотами в Хиосском проливе: в ночь с 25 на 26 июня 1770 года весь турецкий флот в Чесменской гавани был сожжён. 21 октября 1772 года российской императрицей был подписан высочайший Указ о принятии греческого капитана на русскую службу в чине поручика.
По пути в Россию Варваци попал в турецкую тюрьму, бежал и с помощью русского консула Н.В. Репнина перебрался из Константинополя в Россию, пешком добрался до Петербурга, где был представлен Потёмкину, открывшему Варваци двери царского дворца. От Екатерины он получил в подарок тысячу червонцев и разрешение на беспошлинную торговлю в Каспийском море.
В Астрахани дела его шли столь успешно, что скоро составился солидный капитал, который позволял осуществлять крупные благотворительные проекты. Иван Андреевич первым делом построил церковь в честь Тихвинской Божией Матери, в которой позднее венчался сам и крестил своих детей – Марию и Александру. Мария Ивановна Варваци вышла замуж за представителя древнего рода Комнино, основателем которого был византийский император Алексей I. Таким образом, два древних рода оказались в родстве.
В 1810 году Иван Варваци получил диплом на потомственное дворянство, герб и чин надворного советника. Памятью о нём в Астрахани долго оставались построенные на его средства канал, несколько мостов, красивая соборная колокольня, а в Таганроге – греческий монастырь.
Сумма его пожертвований на «общественную пользу» в России была фантастической – около трёх с половиной миллионов рублей. В год смерти дочери Александры Иван Андреевич вступил в члены тайной революционной организации «Филики этерия», созданной в Одессе греческими переселенцами. Иван Андреевич должен был принять решение: пятеро осиротевших внуков, за которых он был в ответе – на одной чаше весов, на другой – судьба его родины Греции. Пересилило второе.
Иван Андреевич переехал в Таганрог – так было удобнее из-за частых поездок в Грецию. Но прежде позаботился о воспитании и образовании девятилетнего Мити Ознобишина. Варваци отвёз его в Петербург, в семью дальнего родственника Ознобишиных – сенатора А.В. Казадаева.
Образование
До четырнадцати лет Дмитрий жил у Казадаевых. Были книги, были прогулки по Петербургу. Уроки лучших петербургских учителей – Арсеньева и Сосницкого, первое юношеское увлечение и первые рифмованные строки. У Софьи Казадаевой, бывшей замужем за Г.П. Галаганом, постоянно собирались жившие в северной столице Н.В. Гоголь, братья Кукольники, Н.А. Марцевич, К.М. Базили и другие выходцы из Малороссии. Здесь, вероятно, состоялось светское знакомство Дмитрия Ознобишина с Николаем Гоголем.
Митю определили в Благородный пансион при Московском университете. Самый любимый его предмет – русская литература. Её блестяще преподавал С.Е. Раич – поэт и домашний учитель Ф.И. Тютчева. Осенью 1819 года, в Москве, пятнадцатилетний Ознобишин познакомился с шестнадцатилетним Тютчевым. Первый перевод с французского – стихотворение «Трубадур». Тогда же в журнале «Вестник Европы» было опубликовано его первое стихотворение «Старец».
При пансионе существовало литературное общество, на собраниях которого пансионеры читали и обсуждали свои сочинения и переводы. С 1822 года Дмитрий Ознобишин – член «Общества друзей» С.Е. Раича. Он исполняет в нём обязанности секретаря. Тогда же начинает изучать восточные языки, для чего посещает лекции профессора А.В. Болдырева в университете. Такие же лекции у Болдырева слушал и юный М. Лермонтов. В апреле 1823 года Д. Ознобишин окончил курс в Московском университетском Благородном пансионе с серебряной медалью.
В 1821 году дед поэта, Иван Андреевич Варваци, составил завещание в пользу своих внуков: прапорщика Ивана, недоросля Дмитрия (17 лет), девиц Елизаветы, Варвары и Александры Ознобишиных. Один миллион рублей завещал в пользу родной Греции. По завещанию деда имение в Троицком перешло в наследство Дмитрию Ивановичу Ознобишину. Сам Варваци решил навсегда покинуть Россию. В январе 1825 года он отправился на встречу с русским вице-консулом, но в пути умер. Его похоронили на острове Занте. Позже прах Варваци был перенесён в Афины. Беломраморный памятник на его могиле стоит до сих пор.
Троицкое
С волнением подъезжал Дмитрий Петрович к Троицкому. Ему предстояло быть почётным смотрителем в Карсунском уездном училище. Извилистая, дорогая с детства река Сюксюмка вроде бы обмелела, и дом показался Дмитрию Петровичу грустным. Старушка Денисьевна припала к его плечу, а к другому прижалась сестра Сашенька, которая жила здесь. Он обошёл большой дом с открытой террасой, спустился в парк. Он был молод, известен, признан, и теперь вдыхал воздух Родины, воздух детства!
Утром поехал в Китовку, зашёл в церковь, поставил свечи, прошёл от креста к кресту в ограде церкви, постоял около каждого и пошёл к часовне. Под ней он задумал сделать фамильный склеп. Всю ночь он чертил план переустройства дома и всей усадьбы. Поэт оказался хорошим хозяином. Площадку у дома выложили цветной плиткой. Сад принял ухоженный вид, были привезены и установлены скульптуры, пруды очищены, в них запустили мальков. Были построены беседка на берегу пруда, оранжерея и господская купальня. Заработали фонтаны.
Его распорядок дня был жёсткий: утром прогулка, осмотр парка. Два-три раза в неделю поездка в Карсун. Другие дни недели Ознобишин использовал для занятий персидским и арабским языками. И путешествия… Он хотел видеть и знать больше! Научился писать в бричке, не чурался общаться с чувашами, мордвой, собирал изюминки их устной речи. Глубоко страдал, видя бедность народа. Он жертвовал на приюты и больницы, мечтал о строительстве учебных заведений. В 1845 году Указом Сената Ознобишины были внесены в шестую часть родословной книги Симбирской губернии.
Ознобишин был дружен с семьями симбирян Аксаковых, Ахматовых, Астраханцевых, Блюм, фон Вик, Киндяковых, Языковых, Морозовых. Переписывался с П. Вяземским, Ф. Глинкой, историком М. Погодиным, писателем В. Соллогубом, с литераторами С. Соболевским и Н. Путятой.
С марта 1833 года по 1838 год дом Языковых стал местом расцвета поэзии. Здесь встречались поэт Д.В. Давыдов, поэт А.С. Хомяков, собиратель народных песен П.В. Киреевский, редактор и издатель «Симбирского вестника» Д.А. Валуев и, конечно же, Дмитрий Петрович Ознобишин.
Первый брак
Первая поездка Дмитрия Ознобишина в Кисловодск выпала на 1835 год. Сколько хороших стихов было подарено этому благодатному краю! После отдыха он заехал в Ковров к своим родственникам. В честь его был дан званый ужин. В залу вошли мать и дочь Батурины, красивые, изысканно одетые дамы. «Божественно прекрасна!» – отметил про себя Дмитрий Петрович относительно младшей – Лизы. Без жеманства и смущения села она за рояль, открыла ноты, и вместе с музыкой полился, заполняя залу, необыкновенный, чарующий голос… Читались стихи, и Дмитрий Петрович с изумлением отметил, что Лиза прекрасно декламирует. Объявили вальс. Дмитрий Петрович подошёл к девушке, она, не глядя на него, протянула ручку, затянутую перчаткой.
«Что это? Что такое, господин Ознобишин?» – говорил себе Дмитрий Петрович, не в силах оторваться от бездонных глаз.
В собрании Ознобишиных 22 книги календарей и месяцесловов за 1835–1866 годы. В месяцеслове 1835 года, июль: «8 – моя помолвка с Лисанькою Александровной Батуриной, 29 – моя свадьба в Лазареве Владимирской губернии». Эти записи сделаны Дмитрием Петровичем. Супруги чувствовали и понимали друг друга без слов. Их любовь крепла день ото дня. Елизавета Александровна занималась переводами, вела дневник и путевой журнал. А Дмитрий Петрович с благоговением слушал её музыку и пение. В мае 1837 года жена подарила Дмитрию Петровичу сына Ивана.
В 1838–1841 годах и с 1844-го по 1847 годы Дмитрий Петрович состоял почётным попечителем Симбирской классической гимназии. Он близко сошёлся с Николаем Александровичем Гончаровым, познакомился с Иваном Александровичем Гончаровым, и это знакомство переросло в дружбу. К этому времени был построен двухэтажный кирпичный дом в Симбирске в переулке Овражном (ныне пер. Комсомольский, 3).
Семейное счастье омрачалось лишь болезнью Елизаветы Александровны. Дмитрий Петрович часто замечал бледность лица своей Лизы.
«Душа моя, Лизонька, оставим дела, пойдём погуляем, – говорил он жене, – твоя любимая акация зацвела!» Они спускались в парк. Блеск увлажнённых глаз Елизаветы скрывал белый кружевной зонт. Дмитрий Петрович старался гнать от себя дурные мысли…
23 августа 1845 года в Симбирске состоялось торжественное открытие памятника Карамзину в присутствии академика Погодина и сыновей историка – Андрея и Александра Карамзиных, специально прибывших на это торжество. Дмитрий Петрович прочитал своё стихотворение «Памяти Карамзина».
Здоровье Елизаветы Александровны ухудшилось. Дмитрий Петрович отправил её с сыном в Петербург на лечение. Ему было тяжело оттого, что её нет рядом, и он ревновал, пенял ей, что она мало ему пишет. 26 февраля Дмитрий Петрович получил долгожданное письмо от Лизы и ответил стихами:
«Письмо! Её рукой начертанные строки! Сто раз целую их…»
Весной 1847 года Елизаветы Александровны не стало. Дмитрий Петрович был безутешен. Впервые он не был рад пришедшей весне. Он изнурял себя работой, но жить в Троицком не мог и принял решение уехать за границу.
Путешествия
21 июня 1847 года Дмитрий Петрович с сыном Ваней сели на пароход. Берлин, Лейпциг и Веймар, курорт Крейцнаг. Здесь они провели несколько месяцев, потом переехали на курорт Веве; через Лозанну, Лион и Марсель прибыли в Ниццу. Путь домой лежал через Геную, остров Мальту, Смирну, Константинополь, Одессу, а 1 августа 1848 года они вернулись в Троицкое.
Ознобишин – внимательный и любознательный путешественник. Пейзажные зарисовки поэта великолепны. Автор дневника любуется восхождением утренней зари, горами, берлинскими улицами, музеями. Поэта заботила судьба родной природы: песчаные отмели на Волге – «печальный знак, что и поительница русских городов Волга стареется», и многое другое.
Заслуживает внимания рассказ Ознобишина о встречах с Тютчевым и рассуждения последнего о железных дорогах и их значении:
«Мы с ним о многом побеседовали. Действительно, замечание его справедливо; железная дорога уничтожила и постепенно будет уничтожать сосуществование маленьких городов, находящихся на тракте, мелкая промышленность их уничтожится, и всё это перейдёт в большие города, которые через это будут жить двойной жизнью. Будет ли от этого польза целому государству и не будет ли мешать развитию общественного благосостояния – вопрос этот разрешит время».
Жизнь продолжается
В 1851–1852 годах Дмитрий Петрович жил в своей петербургской квартире, затем переселился в Смоленск, занимаясь финансовыми операциями по винным откупам.
В 1853–1854 годы он стал почётным членом Смоленского попечительства и детских приютов. На события Крымской войны 1853–1856 гг. он откликнулся стихами, напечатанными в журнале «Москвитянин». В свою статью «Смоленская святыня» поэт анонимно поместил прекрасное стихотворение «Есть икона чудотворная» о святой иконе Божией Матери Одигитрии, спасавшей Отечество от врага в 1812 году.
Ознобишин был ещё не стар и решил вновь жениться. Его избранницей стала внучка адмирала Дмитрия Сенявина Таисия Кадомцева. Она училась вместе с племянницами Дмитрия Петровича в училище Святой Екатерины в С.-Петербурге, а после окончания осталась в нём пепиньеркой (чтицей) императрицы.
Разница в возрасте супругов составляла тридцать лет. Многое в Таисии восхищало Дмитрия Петровича: ровный характер, начитанность. Жизнь поэта снова обрела смысл. В голове зрели новые планы: за околицей Китовки, на горе, он начал строить школу для своих крестьян, да к тому же готовился снова стать отцом. Однако судьба нанесла ему новый удар. Запись в месяцеслове за 1863 год: «22 августа, в 10 часов полудни, после 8-ми часовых мук родилась моя дочь Елизавета, но Тереза моя (так Ознобишин называл вторую супругу. – Ред.) после этого страдала». Трое суток он метался из комнаты в комнату, от новорождённой дочери Лизоньки до двери Терезы. Глухо и надрывно рыдал, прося у Господа не отбирать у него невинное созданье, его последнее счастье. Хрупкая юная женщина металась в горячке. Теперь она была похожа на маленького измученного ребёнка. Тонкие прозрачные руки её лежали поверх одеяла. Супруг брал их в ладони, целовал, старался утешить. Красивый, искривлённый в муках рот её и беззвучные крупные слёзы – Ознобишин запомнил их на всю оставшуюся жизнь…
26 августа 1863 года крестили Лизоньку, а днём позже в родовом склепе, в Китовке, схоронили Таисию Константиновну. Вскоре после этого тёща поэта, Елизавета Андреевна Кодомцева, вместе с кормилицей увезли малышку в Петербург. После их отъезда Дмитрий Петрович уехал в Симбирск. 16 мая 1864 года он писал Елизавете Андреевне:
«Чудное дело! Не стало одной только особы, а как всё изменилось! Куда девались и веселья, и радости, предложения в будущем! Всё унесло порывом бурного вихря, унесло безвозвратно! Я же писал Вам о новом постигшем меня несчастье – душевной болезни сына».
После смерти Терезы он начал искать утешение в религии. Много беседовал с митрополитами Московским и Киевским. Дмитрий Петрович начал переводить псалмы, попросив благословения у митрополита Московского Филарета. Деятельный по натуре, неугомонный, он начал выезжать в Москву, С.-Петербург, Казань, Чебоксары, на Урал. Часто бывал в Симбирске.
Из письма Ознобишина к тёще, 29 декабря 1864 года:
«Здоровье моё поправляется, чувствую себя гораздо покойнее душевно. Я обязан много религии, чтение и изучение псалмов заняли мои грустные досуги… Величайшее наслаждение доставляете мне, когда пишете о моей милой крошке… но я не желал бы, чтобы она походила на меня лицом своим, я желал бы видеть в ней черты её незабвенной матери, которые так глубоко врезаны в моём сердце».
Сын поэта Иван Дмитриевич излечился от своего недуга, окончил Императорский Александровский лицей и в конце января 1868 года женился на дочери мещанина-помещика – Софье Дмитриевне Толбузиной. У них было трое детей: дочь Наталья и два сына, Николай и Дмитрий. Ни у кого из них детей не было, и мужская ветвь Симбирского рода Ознобишиных прекратилась. Дочь Елизавета Дмитриевна замужем была дважды: за графом И.К. Шуленбергом и за Д.Я. Малевинским. Скончалась в 1899 году. Сведений о её детях нет.
Наследие
Имя Ознобишина ставилось в один ряд с великими русскими поэтами. Сам Державин считал, что «поэзия Дмитрия Петровича представляет прямой отголосок лиры А.С. Пушкина. …внешняя сторона её – стих, полный гармонии, силы, музыки и образности, не уступает пушкинскому стиху».
Ознобишин в числе первых проложил мостик между культурным наследием России и Востока. Первый перевёл с оригинала произведения классиков персидско-таджикской, арабской, индийской и сербской поэзии. Переводил Шекспира, Беранже, Гюго, Гейне, Мицкевича, Байрона, Лонгфелло, Данте, Барбье и многих-многих других. Перелагал новогреческие песни, собирал русский, татарский, мордовский и чувашский фольклор. Его душа была открыта восприятию художественных сокровищ всех культур.
П.М. Языков, председатель комитета библиотеки, в письме от 3 ноября 1848 года обратился к Дмитрию Петровичу с просьбой поддержать первую публичную библиотеку в Симбирске. Поэт быстро откликнулся присылкой книг. Все последующие годы поэт присылал небольшие суммы на поддержание Карамзинской библиотеки и передавал в неё свои собственные книги. Библиотека самого Ознобишина насчитывала более ста тысяч томов и была лучшей в Симбирской губернии. Она собиралась шестью поколениями семьи.
Сейчас из неё в фондах Ульяновской областной научной библиотеки включены в каталог описания 3214 томов книг и периодических изданий.
Дмитрий Петрович вёл большую общественную работу на благо Симбирского края и своего народа. Принимал участие в работе уездной и губернской земских управ, губернского Дворянского собрания. В 1867 году он обратился к местному дворянству с призывом безотлагательно заняться постройкой удобных школьных помещений, чтобы вывести детей из холодных и смрадных караулок.
Поэт дорожил дружбой с декабристами. До конца своей жизни он хранил у себя стихи К.Ф. Рылеева и А.И. Одоевского, список «Горе от ума» А.С. Грибоедова. На свои средства издал тайно присланную из Сибири поэму Бестужева-Марлинского «Андрей, князь Переславский». Необыкновенно скромный, глубоко религиозный, Дмитрий Петрович не стремился к популярности и не видел в отсутствии собрания своих сочинений «для отечественной литературы никакой существенной потери». Сам поэт так и не выпустил книгу своих стихов. Первый сборник его вышел только в 1992 году! Вступительная статья и примечание принадлежат составителю этой книги – незаурядному учёному-востоковеду Татьяне Гольц.
Нина Дубовик
Пловец
В час тихий светлого заката,
На синеве зеркальных вод,
Корабль, облитый морем злата,
В дыханьи ветра жизни ждёт.
Его не радует денница,
Заря, сменённая зарёй:
Ему грустна его темница,
Свод неба душен голубой.
Всё тихо, пусто и уныло...
Лишь ветерок, едва слетя,
Шепнёт во флаг, как над могилой,
Легко баюкая дитя.
Порою чайка зыбко реет
Крылом усталым над кормой
Или, как снег, у волн белеет,
Печальный крик роняя свой.
Но ветр дохнул – и, жизнью полный,
Мгновенно парус округлён,
Корабль очнулся, вспенил волны,
Отвеял с крыл могучих сон.
Летит... Как лебедь встрепенулся,
Летит пернатый, – и кругом
Вал синий с плеском развернулся,
Кипя, клокоча серебром.
Минувшее забыто горе,
Пловец блаженствует, как Крез;
Под ним лазурь – бунтует море,
Над ним горит лазурь небес!
В твои холодные объятья,
Стихия влажная, спешу!
Глас бурь твоих люблю внимать я,
Свободней грудью в них дышу.
Очам не льстят земные розы:
Они для сердца не цвели!
Пошли ж скорей мне встречу грозы,
Умчи далече от земли!
Дмитрий Ознобишин
1830 г.
"Мономах", №4, 2010 г.
